Элеонора Раткевич - Ларе-и-т`аэ
– Помоему, просохло, – заметил Лерметт. – Можно начинать.
– Согласен, – кивнул Илмерран и обернулся к Алани. – А ты что скажешь?
Алани придирчиво исследовал карту.
– Можно, – одобрил он после недолгого молчания. Лицо его было серьезным и сосредоточенным, в глазах не осталось ни смешинки, рот отвердел. Даже нахальная ямочка на подбородке сделалась жесткой и властной.
– Давайка, помогай, – бросил Лерметт Арьену, взявшись за найденный Илмерраном пергамент. – Укладывай ее.
– Куда? – удивился Эннеари.
– На стол, – нетерпеливо скомандовал Лерметт. – Поверх моей. Уголок к уголку, ровнехонько. Чтоб ни на волос в сторону. Давай, лучник. У тебя глазомер получше моего будет.
Спустя некоторое время совместными усилиями эльфа и короля карта была наконецто уложена правильно. Алани в этом участия не принимал. Он стоял, сложив ладони вместе, и поминутно вякал: дескать, неровно… и опять неровно.
– Годится, – изрек он отсутствующим тоном, когда Лерметт от излишнего усердия едва не сдернул нечаянно пергамент на пол.
– Тогда приступай, – скомандовал Илмерран.
– Я уже приступил, – прежним, чуть рассеянным и вместе с тем сосредоточенным голосом отозвался Алани.
В кабинете сделалось необыкновенно тихо. Казалось, напряги слух – и услышишь, как струится вверх пламя свеч, поставленных в высокие шандалы. Алани развел слегка сомкнутые прежде ладони, потом округлил их, словно держа на весу незримую чашу. Пальцы и запястья его понемногу напрягались: невидимая чаша явственно тяжелела. А потом Алани, занеся руки над столом, сжал пальцы, ухватывая несуществующую чашу за края, и резким коротким движением разломил ее, изливая таинственное ее содержимое прямо на карту.
Эннеари еле слышно ахнул.
Он почти уже начинал догадываться, что именно делает Алани… всего лишь почти – но тем неожиданнее оказался эффект.
Карта ожила – словно бы распластанные по пергаменту образы вновь обрели плоть.
Медленно воздвиглись из недр рисунка Пограничные Горы; их головы забелели искристым снегом, темные каменные плечи оделись кудрявым бархатом леса. Медленно, как если бы спросонок, разлилась по степи слегка тронутая уже легкой желтизной предосенняя зелень высокотравья. Неслышно вздохнула сахарная белизна известковых скал Сулана, задумчиво нахмурились прибрежные дюны Юльма. На речных волнах заплясал переменчивый своенравный блеск. Крохотные города вздергивали кверху башенные зубцы, выблескивали огоньками обливной черепицы, тыкали в небо острыми шпилями. И совсем уже крохотными, едва различимыми огоньками высверкивали изредка доспехи пограничных разъездов.
И только в левом нижнем углу карты рисунок так и остался на пергаменте.
– Что это такое? – грозно осведомился Илмерран, сдвинув брови.
– Не знаю, – смущенно промолвил Лерметт. – Смазалось, наверное.
– Да? – Илмерран посмотрел на короля в упор.
Лерметт покраснел, приотвернул злополучный уголок, покраснел еще сильнее, взял перо и тщательно довел две несомкнутые линии. Уголок карты выскользнул из его руки, плотно прильнул к карте нижней и мигом вспух гранитной плотью.
– Тото же, – наставительно изрек Илмерран. – Ну как так можно! Серьезное ведь дело делаем – и вдруг такая расхлябанность! Один опаздывает, другой болтает попусту, третий и вовсе небрежничает, работает как попало – а еще почетный доктор наук. Налеа. Все трое.
– Ладно еще, что это всего лишь я ошибся, – заметил Лерметт, откладывая перо. – Я было испугался, что ошибка в самой карте. Тогда ничего нельзя было бы знать наверняка.
– Не для того все по десять раз считалось и пересчитывалось, – вздернул бороду Илмерран, – чтобы карта оказалась с ошибкой. А вот мы себе сейчас не можем позволить ошибиться ни в малейшей мелочи – ясно?
– Да. – Лерметт покаянно потупил глаза – ну ни дать ни взять ученик, не приготовивший урока.
– Слишком дорого за сегодняшние ошибки платить придется, – проворчал Илмерран, слегка смягчившись. – Может, даже и непомерно. Соберись, Лериме. Арьен, это и тебя касается. Алани, ты отдохнул?
– Сейчас. – Паж аккуратно свернул и отложил в сторону белый шелковый платок, которым он вытирал руки после волшебства, взял с узкого поставца чашу, в которой темнело суланское вино пополам с травяным отваром, и осушил ее в два глотка. – Вот теперь готов… кажется.
– Голова не кружится? – заботливо поинтересовался гном.
– Нет, – с вызовом ответствовал Алани.
– Значит, не «кажется», а готов, – заключил Илмерран. – Начинаем. Арьен – а тебя что, отдельно звать надо? Иди сюда, к столу.
Три головы – человека, эльфа и гнома – склонились над картой.
– Смотрите, – выдохнул гном. – Смотрите внимательно, мальчики.
– Рано еще смотреть, – заметил Алани. – Я еще не начал.
Он взял с полки, где во множестве стояли песочные часы, самые простые, снял крышку, осторожно разнял колбу и высыпал песок на стол вдоль верхнего края карты. Несколько тихих повелительных слов – и песок разгладился, замер широкой лентой, словно бы приподнялся чутьчуть , когда его изнутри пронизала голубоватобелая молния, и вновь замер сияющей полосой стекла. И не просто стекла, а зеркального.
– Что это? – слегка сипло от восхищения и неожиданности спросил Эннеари.
– Зеркало Времени, – несколько отрешенным голосом ответил Алани. – Самый верный способ увидеть прошлое или возможное будущее.
– И самый опасный! – от возмущения Илмерран рявкнул густым басом. – Алани, ты что, рехнулся?
– Нет, – спокойно ответил паж. – Просто других способов я еще освоить не успел. А теперь смотрите. Пора.
Подушечкой указательного пальца он слегка пристукнул по краю карты там, где он смыкался с зеркалом.
Безмолвная рябь прошла по степи.
– Что это? – вновь спросил Арьен – на сей раз шепотом, чтобы не потревожить Алани: уж если избранный магом метод опасен, отвлекать его не следует ни в коем случае.
– Ветер, – еле слышно прошелестел Лерметт. – Я же тебе говорил. Сам сейчас все увидишь.
Даже шепот его был почти таким же отрешенным, как голос Алани. Лерметт был не здесь – он всей душой, всем разумом погрузился в зеркало и карту.
Ветер нес с собой вечную осень, ибо степь желтела. Желтела, увядала, иссыхала в ожидании весенних дождей… в тщетном ожидании. Весенний ветер нес с собой не живительную влагу, а смертоносный песок. Пустыня наползала неуклонно – сперва неуверенно, а после все быстрей и быстрей. Единственные капли влаги Эннеари видел в зеркале – капли слез, катившихся по лицам стариков, когда они гладили узловатыми пальцами черную от суховея траву, скукоженную, ломкую, рассыпающуюся в прах даже от такого легкого прикосновения. Первая кровь на этой траве, и та выглядела не настолько жуткой, как этот переживший себя прах… во всяком разе, поначалу. Зато потом… верно говорится, что кровь не вода: сколько ее ни лей, а землю она не напоит… так зачем же? Зачем?!
